Бим
долго бежал. И наконец, еле переведя дух, пал
между рельсами, вытянув все четыре лапы,
задыхаясь и тихонько скуля. Надежды не
оставалось никакой. Не хотелось никуда идти, да
он и не смог бы, ничего не хотелось, даже жить не
хотелось.
Когда собаки теряют
надежду, они умирают естественно - тихо, без
ропота, в страданиях, неизвестных миру. Не дело
Бима и не в его способностях понять, что если бы
не было надежды совсем, ни одной капли на земле,
то все люди тоже умерли бы от отчаяния. Для Бима
все было проще: очень больно внутри, а друга нет, и
все тут. Как лебедь умирает после потери любимой,
взмывая вверх и бросаясь оттуда камнем; как
журавль, потеряв родную и единственную
журавлиху, вытягивается плашмя, распластав
крылья, и кричит, кричит, прося у луны смерти; так
тогда и Бим: лежал, видел в бреду единственного и
незаменимого друга и готов был ко всему, даже не
сознавая этой готовности. Но он теперь молчал.
Нет на земле ни единого человека, который слышал
бы, как умирает собака. Собаки умирают молча.
Ах, если бы Биму сейчас
несколько глотков воды! А так, наверно, он не
встал бы никогда, если бы...
Подошла женщина. Она была в ватном пиджаке и
ватных же брюках, голова повязана платком.
Сильная, большая женщина. Видимо, она сперва
подумала, что Бим уже мертв,- наклонилась над ним,
став на колени, и прислушалась: Бим еще дышал. Он
настолько ослабел со времени прощания с другом,
что ему, конечно, нельзя было устраивать такой
прогон, какой он совершил за поездом, - это
безрассудно. Но разве имеет значение в таких
случаях разум, даже у человека!
Женщина взяла в ладони
голову Бима и приподняла:
- Что с тобой, собачка? Ты
что, Черное ухо? За кем же ты так бежал, горемыка?
У этой грубоватой на вид
женщины был теплый и спокойный голос. Она
спустилась под откос, принесла в брезентовой
рукавице воды, снова приподняла голову Бима и
поднесла рукавицу, смочив ему нос. Бим лизнул
воду. Потом в бессилии закачав головой, вытянул
шею, лизнул еще раз. И стал лакать. Женщина
гладила его по спине. Она поняла все: кто-то
любимый уехал навсегда, а это страшно, тяжко до
жути - провожать навсегда, это все равно что
хоронить живого.
Она каялась Биму:
- Я вот - тоже... И отца, и
мужа провожала на войну... Видишь, Черное ухо,
старая стала... а все не забуду... Я тоже бежала за
поездом... и тоже упала... и просила себе смерти...
Пей, мой хороший, пей, горемыка...
Бим выпил из рукавицы
почти всю воду. Теперь он посмотрел женщине в
глаза и сразу же поверил: хороший человек. И
лизал, лизал ее грубые, в трещинах, руки, слизывая
капельки, падающие из глаз. Так второй раз в жизни
Бим узнал вкус слез человека: первый раз -
горошинки хозяина, теперь вот - эти, прозрачные,
блестящие на солнышке, густо просоленные
неизбывным горем.
Женщина взяла его на руки
и снесла с полотна дороги под откос:
- Лежи, Черное ухо. Лежи. Я
приду, - и пошла туда, где несколько женщин
копались на путях.
Бим смотрел ей вслед
мутными глазами. Но потом с огромным усилием
приподнялся и, шатаясь, медленно побрел за нею. Та
оглянулась, подождала его. Он приплелся и лег
перед нею.
- Хозяин бросил? - спросила
она. - Уехал?
Бим взохнул. И она поняла.
(Г.Троепольский)
Задания: